Семейный врач из Чикаго Энн Джейкобсон проработала много лет клиницистом, теперь она работает писателем, редактором и консультантом по проектам в области здравоохранения, и преподает в Медицинской школе Лойолы Стритч. Она написала о своем долгом пути к родительству со своим мужем Джоном Лимом, сообщает DalaInform.
«Несколько лет назад из клиники репродуктивной медицины в районе Чикаго каждое утро в один и тот же ранний час транслировались радиообъявления. В течение нескольких недель я просыпалась от женского голоса, прорезавшего мое сонное состояние, она выражала свою благодарность репродуктологам центра.
«Без них у моего ребенка не было бы моих голубых глаз и широкой улыбки моего мужа», – заявляла женщина.
Десятью годами ранее я сама проезжала путь в 20 миль в эту клинику несколько раз в неделю, обычно в предрассветном оцепенении и испытывая гормональную тревогу. После сдачи анализов крови, прохождения ультразвукового исследования яичников и приема корректирующих лекарств, я возвращалась в многолюдную клинику, где работала семейным врачом.
Среди моих пациентов было много беременных женщин, молодых матерей, детей, которым я помогла родиться на свет, и пожилых матрон. Во время посещений они меня часто спрашивали, была ли я сама матерью. Я научилась честно отвечать: «Еще нет!», пытаясь не выдать слишком много эмоций на лице и в голосе. Но мое профессиональное выражение лица сползало, как только я смотрелась в зеркало: особенно в конце долгого дня в клинике, или после приема родов у девочки-подростка в два часа ночи, или при телефонном звонке об еще одном неудачном цикле, когда на другом конце провода врачи уверяли меня, что еще несколько небольших изменений в режиме улучшат мои шансы на успех, и я смогу стать матерью.
В период четырех лет такого лечения, я собрала ошеломляющее количество штрафов за превышение скорости, синяков от ежедневных инъекций, отрицательных тестов на беременность, было четыре выкидыша. Однако я не получила обещанного по радио «приза» центра репродукции: ребенка, который был бы похож на меня и моего мужа и имел бы нашу генетическую структуру. Мы с мужем, который также является врачом, не попали в графу: «Успех» вспомогательных репродуктивных технологий.
С давних времен бесплодие принималось как проклятие, грех или неудача. Современная наука научилась это лечить; но наша коллективная психика медленно догоняла. Для многих бесплодие остается не только физиологическим, но и экзистенциальным кризисом.
Стремление передать наши гены путем деторождения имеет сильные корни в биологии, семье и обществе. Мы знаем, что человеческие существа повсюду имеют все общее, кроме крошечной частицы – нашей ДНК. Но эта частица очаровывает нас: она может связать нас вместе или отделить друг от друга; объединить нас или разрушить нас. Десятки миллионов людей во всем мире прошли тесты ДНК в надежде узнать больше об их семейных связях, этническом происхождении или наследственных факторах риска. Очевидно, что наши гены сильно влияют на то, кем мы являемся и какими мы себя видим.
Однако, как я узнала из личного опыта, генетика – не единственный фактор в нашей идентичности, и при этом она не является самой важной главой нашей истории.
Когда стало ясно, что наш путь к полноценной семье принимает неожиданные повороты, мы с мужем сели за стол со специалистом по бесплодию. Он предложил нам ошеломляющее множество новых возможностей, обещавших отличные шансы на успех: различные комбинации донорских яйцеклеток, спермы и репродуктивных органов.
Когда у вас возникают такие возможности, вы попадаете на распутье, и вынуждены сделать выбор: сделать следующий шаг на определенном пути или вообще изменить направление. Нет ответа, подходящего для всех; нет моральной уверенности или надежного руководства. И нет никаких гарантий, только уровень комфорта с учетом рисков любого сделанного выбора.
После долгих вопросов, изучения и самоанализа, мы с моим мужем Джоном Лимом решили отказаться от дальнейшего лечения бесплодия в пользу усыновления, в частности, международного усыновления.
В некотором смысле усыновление напоминает человеческую беременность: у нее есть период «беременности», которая длится почти всегда намного дольше, чем 40 недель настоящей беременности, но это период, наполненный мечтами, подготовкой, беспокойством и сомнениями. Рождение семьи через усыновление не сопровождается физической болью, которую испытывает женщина при родах, но, тем не менее, оно сопровождается всплесками нервного истощения, паники и возбуждения.
Мы не видели наших детей, пока им не исполнилось семь месяцев – двух лысых и красивых малышей, живущих в Доме малютки за тысячи миль. Мы очень мало знали о здоровье и генетике биологических родителей, о сроках вынашивания и рождении детей, а также о качестве их питания, жилища или социальных взаимоотношений. Мы столкнулись с реальностью, совершенно отличной от той, которую мы представляли, когда впервые планировали семью.
И все же, мы отказались от проверок, как только мы впервые посмотрели на лица наших детей, их глаза, казалось, спрашивали: «Где вы так долго были?», и мы, два научно подготовленных врача-родителя, сразу же и полностью влюбились в них.
Это было 15 лет назад. У наших детей нет общего ДНК на сотые доли процента. И все же наша семья не менее настоящая, чем семья, объединенная общим ДНК.
Тем не менее это слово — настоящий — легко срывается из уст любопытных знакомых и благожелательных близких: «Они когда-нибудь спрашивают о своих настоящих родителях?» или «Они настоящие брат и сестра?» и «Хотели ли вы когда-нибудь своих настоящих детей?»
Конечно же, негласный подтекст заключается в том, что гены, а может быть, и роды, являются отличительными признаками настоящей семьи. Со всем уважением к этим вещам, я утверждаю, что ежедневная приверженность любить всех членов семьи – определяет и объединяет семью. Успокаивая моих детей в болезни или печали, или делясь с ними едой, домом и искренним смехом, или переполняясь радостью и гордостью за детей, которые испытывают родители, я задаюсь вопросом о том, как наша жизнь как семьи может быть каким-то образом ненастоящей.
Я узнала, что для меня настоящее, создав пространство, состоящее из любопытной смеси радости, несовершенства, сложности и трепета, и это пространство – моя семья. Это и есть сама жизнь. История нашей семьи началась с переживаний потерь по обе стороны земного шара. Я не знаю истории родителей моих детей, но я уважаю их и всегда буду им благодарна.
Что касается меня, я могу только сказать, что я нашла свою самую большую радость по ту сторону потерь. Я благодарна за многое в своей жизни, в том числе за науку, которая является основой моей профессии, и которая имеет большой потенциал для улучшения здоровья и благополучия человечества и планеты, на которой мы живем. Но я очень благодарна силам, которые вытесняют науку и биологию, напоминая нам, что любовь по-прежнему остается самой мощной силой во Вселенной.
Я надеюсь, что мои дети всегда будут знать об этом – они будут знать, что их история и их семья несовершенны и красивы, эволюционирующие и живые.
Потому что это действительно так», – написала для Pulsevoices.org Энн Джейкобсон.
Из ее публикации в Facebook, пара усыновила детей из Кокшетау в 2005 году. Детям сейчас по 16 лет, их зовут Дэниел и Майя, они знают, что родом из Казахстана.
