Наркопритоны, тюрьма, жизнь на грани. Нет, это не сценарий блокбастера. Это про жизнь реальных людей. Героини, с которыми мы вас познакомим, обладают сногсшибательным женским обаянием. Их объединяет печальное прошлое: когда-то девушки отбывали сроки в местах не столь отдаленных, а сейчас они помогают бывшим заключенным адаптироваться в обществе после выхода из колонии. Пройдя суровую школу жизни, они в ней не разочаровались и по-прежнему верят в добро и любовь. Об их долгой дороге к себе читайте в материале корреспондентов Tengrinews.kz.
Возле офиса, где должна пройти наша встреча, первым нас встречает славный рыжий кот. Как оказалось, он здесь не один, тут поселилась целая кошачья банда. Девушки, сотрудницы фонда «Реванш», куда мы, собственно, и пришли, подкармливают ее. И первое, что бросается в глаза, когда заходишь внутрь, — это интерактивная доска, где, помимо рабочих планов, крупным шрифтом написано, что в первую очередь обитатели должны покормить кошек.
Знакомимся со Светланой. Ее имя, на наш взгляд, очень ей подходит. Светлая, ранимая.
В общей сложности за колючей проволокой она пробыла десять лет.
«Началось все в 1998 году, тогда в Алматы только появился героин. В моей компании один знакомый употребил, затем второй. Поначалу нюхали, потом стали колоться. А в 16 лет меня посадили за наркотики в первый раз. Мне сказали, что надо говорить, а я не понимала, что это уголовное преступление, я ж думала, что только себе вред наношу.
Четыре года отсидела, на свободе замуж вышла, дочку родила. Потом развод, и снова все по накатанной. Во второй раз полтора года отсидела. Ничего не поняла за это время, наверное, потому что условия были мягкие, освободилась по УДО. А уже в третий раз мне дали пять лет. Дочку пришлось отдать семье мужа, они прекрасные люди. И я благодарна им за то, что они не лишили меня материнства. Мы и сейчас с ними в хороших отношениях. Третий срок был самым тяжелым, после которого я пообещала самой себе, что он будет последним.
В жизни все совсем не так, как в фильмах показывают. Иногда смотришь эти сериалы, и смешно становится. Нет такого, что, когда в первый раз в камеру заходишь, тебя избивают. Везде люди, все спокойно. Живешь по режиму, в шесть — подъем, в десять — отбой. При этом ты не можешь среди дня пойти лечь на кровать или куда захотела, туда пошла.
Утром очередь километровая, один унитаз. Это еще хорошо, если в отряде есть туалет, а если нет или септик не откачали вовремя, то бежишь еще куда-нибудь. Горячей воды не было. Своими силами кипятили воду и мылись. Потом завтрак, уборка помещения. Небольшой промежуток до следующей кровати считался твоей территорией.
Не дай бог что-то оставил — наряд тебе. Это значит, нужно отработать. Хорошо, если оставят в отряде, полы помыть, а могут и в колонию отправить, а там может быть все что угодно: септик, уголь, помойка, уборка снега, как повезет.
На последнем сроке, а это было в Караганде, каждый отряд был огорожен сеткой, и нужно было находиться строго на своей территории. А это очень тяжело морально, потому что, помимо того, что сроки давят, ты еще каждый день видишь одни и те же лица. На этом фоне, конечно, достаточно было искры, чтобы произошла драка. В отряде нас было 53 человека, и это был самый маленький отряд на тот момент.
Там же нас отправляли на общественные работы — в 40-градусный мороз долбили ломом уголь. За это время, конечно, можно было и руки отморозить. Перчаток и каких-то теплых вещей не выдавали — все выходили в своей форме.
Еще я работала на швейной фабрике. Это так же, как и на воле, каждый будний день с восьми утра до пяти вечера. Если срочный заказ, бывали продленки. Когда отбывала срок в Жаугашты, там было много заказов: мы шили и робу, и куртки, и форму для заключенных. Заработанные деньги, а это всего две-три тысячи тенге в месяц, тратили в местном магазине. Но цены там были космические».
— А дружба настоящая там существует?
— На мой взгляд, там ее нет, но можно хорошо со всеми общаться. Просто с моим характером в колонии я бы никому не доверилась, потому что сегодня люди с тобой чай пьют, а стоит поругаться, при первой же возможности все твои секреты выдадут. Страх такой всегда был.
После выхода на волю судьба подарила Светлане встречу с «Реваншем».
«Без прописки терапию пациентам с ВИЧ не дают»
«Здесь мы оказываем поддержку тем, кто оказался в трудной жизненной ситуации, в том числе тем, кто недавно вышел на свободу. Одно из наших направлений — работа с людьми, у которых положительный ВИЧ-статус. Доставляем им жизненно необходимую терапию. Обстоятельства ведь у всех разные — есть лежачие больные, у кого-то элементарно денег на проезд нет и т. д. Сами врачи звонят нам и просят развезти. В плане терапии проблем нет. Таблетки выдают бесплатно в алматинском СПИД-центре.
Но есть один нюанс. Если у человека нет прописки и он не прикреплен к поликлинике, то он никакую терапию не получит. А если у него нет жилья, то с пропиской большие трудности.
Хотя говорят, что прикрепиться к поликлинике можно и без прописки, но факт в том, что прикрепляют по ключу ЭЦП. А чтобы его сделать, опять же нужна прописка. В любом случае все в нее упирается. При этом далеко не каждый захочет у себя прописывать человека, вышедшего с зоны. Порой даже родственники не хотят.
Если бы было достаточно проживания, было бы гораздо легче. Ведь человек, может, и рад получать терапию, но ему нужно зарабатывать деньги и заниматься пропиской совсем нет времени.
Наши подопечные с ВИЧ сталкиваются с сильной дискриминацией. Население не информировано вообще никак. Есть люди, которые от одного слова убегают на километр. Они не понимают, что это передается только половым путем, от матери к ребенку и через кровь. А если человек принимает терапию, то подавляет этот вирус, и вирусная нагрузка становится неопределяемой. В таком случае полового партнера уже не заразишь и можно родить здорового ребенка.
Нужно в школах детей информировать. А еще врачей обучать, потому что порой даже они сами не знают, что такое ВИЧ, как он передается, нарушают конфиденциальность. Бывает такое, что в коридоры выходят и громогласно говорят, а ты, с ВИЧ, иди в конец очереди.
Был такой случай, женщина в роддоме лежала, и там начали: «да зачем ты вообще рожаешь». Еще был случай в стоматологии. Клиентка честно предупредила врача о своем статусе. И когда он ей уже собирался вырывать зуб, убрал салфетку и сказал: вы знаете, там сложно, вам нужно обратиться в другую больницу. Хотя обрабатывать инструменты — это их обязанность, а пациентка могла и не сказать о своем заболевании».
Сейчас у Светланы двое детей, младшей четыре годика, старшей — 17. Она признается, что очень гордится своей семьей, работой и намерена развиваться в этом направлении.
Дальше мы поднимаемся на второй этаж. В этом кабинете бесплатно обучают всех желающих парикмахерскому делу. Таким образом, у людей появляется профессия, заработок, мотивация.
«Вообще, мы хотим сделать социальную парикмахерскую, чтобы люди из ключевых групп населения приходили и не платили деньги, пусть хотя бы шоколадкой расплачивались, а мы бы набивали руку», — говорит еще одна наша собеседница Наталья. Человек добрейшей души и с обостренным чувством справедливости. Она убегает на репетицию спектакля, но мы успеваем с ней поговорить.
«Сейчас мы спектакль готовим, посвященный Дню памяти погибших от СПИДа. У меня там будет образ бизнесвумен. Говорят, что мне идут роли ярких женщин, близок жанр комедии. Но пока я только учусь, у нас при «Реванше» есть школа актерского мастерства по менторской программе.
А вообще, мое хобби — это собаки. Я их очень люблю, могу тренировать, дрессировать, подобрать, где-то пожалеть. Во всевозможных чатах борюсь против жестокого обращения с животными. Могу в буквальном смысле и врезать за это.
У самой сейчас три собаки, все — спасенные. Одну из отлова взяла, другую забрали волонтеры от жестокого хозяина и мне отдали. У меня большой стаж кинолога — хожу по выставкам, могу показать собаку красиво, все недостатки скрыть. Также у меня есть курсы: «послушание», «городская собака», а питомцы посерьезнее проходят общий курс дрессировки».
Фото предоставлено Натальей Ковалевой
«Сколько времени требуется, чтобы приручить? Это зависит от собаки, самих хозяев. Иногда бывают такие дилетанты. Недавно чуть в обморок не упала, когда услышала: «мы даем ей куриные косточки грызть». А это вообще категорически запрещено! Это же трубчатые кости.
Самое сложное для меня — когда хозяева начинают ревновать к своему питомцу. Собака начинает меня любить, слушаться. А так я всю жизнь с четвероногими, спасателем была в детстве: ввязывалась во все бои за них. Очень жалко было всех — и кошек, и собак».
«По «синтетике» лечения как такового нет»
«Как так сложилось, что я здесь оказалась? Мы все тут с историями. В моем случае было замужество, а потом наркотики. Когда выходила замуж, все было в порядке. А потом смотрю, он употребляет. Начинаю кричать, а он, чтобы я не кричала, и мне наркотики. Начинала с медицинского наркотика типа морфия, а потом пошла ханка, это смола маковая. Мужа убили за криминал, это были 90-е годы, а я осталась с ребенком. Первая судимость была за вымогательство, рэкет. А потом — за употребление и хранение наркотиков.
Мое направление в «Реванше» — работа с экс-заключенными и молодежью по современным наркотикам. Проблема в том, что у нас по «синтетике» как такового лечения нет. Проводят детокс в наркологии, но там нужно очень тонко работать. В первую очередь должно быть достаточно квалифицированных психологов и психиатров.
Наркологи отправляют в Центры психического здоровья, где совсем не те методы, на мой взгляд. Там колют препараты, корректирующие здоровье, подавляющие свое «я». А зачем это делать?
В Алматы есть метадоновая программа, но туда берут только с опиоидной зависимостью. А что делать с «солевиками»? Работы с ними много.
- У нас должны быть разработаны простые памятки для полиции, родителей и учителей: «что нужно делать при передозировке», «как понять, что употребляет» и т. д.
- Нужно создавать реабилитационные центры, нерелигиозные, где не за деньги. Лечение в частных центрах могут себе позволить обеспеченные люди. А к нам ведь приходят люди после колонии, у которых нет даже телефона кнопочного.
- Должна быть эмпатия к людям, которые проходят лечение в госучреждениях».
«Чувствовала себя овощем» — о принудительном лечении в госклинике
«По предписанию суда пять лет назад я полгода находилась на принудительном лечении в госклинике. Не знаю, как сейчас, но тогда это был просто ужас.
Мне три раза ставили препарат для коррекции поведения. Я чувствовала себя овощем, но мозг при этом соображал. У меня текла слюна, я не могла держать зубную щетку, но все понимала. На месте сидеть было невозможно, постоянно в движении, спать невозможно. Это неспокойным пациентам давали, которые борются за свои права.
Курить тогда нельзя было. Можете себе представить, у меня стаж курения большой, и у всех так же. Я же никогда не молчала в жизни: и насчет сигарет высказывалась, и насчет прогулок, которых нам тогда не давали. Вообще, когда чувствую несправедливость, от бессилия могу и заплакать.
И вот мы там сидели на стульчиках в коридоре по полдня, нельзя было заходить в палату, нельзя ложиться, ничего нельзя. Вплоть до того, что нас могли толкнуть, пихнуть, унизить. Хотя там присутствует психолог. Нашли девочку, которая обучает бисероплетению. Говорят: садитесь, учитесь. А зачем мне это, если это не мое?
Особо буйных привязывали к кровати. Кровати там железные, ноги, руки, быстро узлы. Ничего нельзя сделать. Это было как наказание. И так человек сидит, пока не успокоится.
Душ два раза в неделю, все остальные дни его закрывали на ключ. Не знаю, изменилось ли что-то сейчас. Работы с созависимыми не было, обычно она шла на бумаге.
И постоянный шмон, вплоть до того, что эти мужчины некомпетентные могли залезть в пакет с гигиеническими вещами. Руки они мыли, не мыли — непонятно. Искали все запретное.
Помню, как мы боялись, что у нас найдут кипятильник, потому что чай нам пить не разрешали. Говорили, что это стимулирующий напиток.
Такое чувство было, что находишься на зоне. А ведь мы больные люди были и к нам должны были относиться, как к больным».
«Я пережила абсцесс, вещество нечистое попало в организм, была на грани жизни и смерти. Но окончательно отказалась от наркотиков и сигарет благодаря своим собакам. Меня даже в телефоне записывают: «Наташа. Собака».
Мечты у меня не глобальные. Они маленькие. Если каждая сбывается, получается немножко счастья. Хочу, чтобы мама не болела, хочу сделать ремонт. Успела на свой автобус — я уже счастлива. А еще моя мечта, чтобы не было жестокого обращения к животным и чтобы политика по отношению к наркозависимым изменилась. Конечно, хотелось бы открыть приют для бездомных собак. И я даже проект прорабатывала. Но для этого нужны большие финансы. Это земля, ветеринары, пропитание».
Еще мы поговорили с Кристиной. Красивой, волевой. В ее жизни тоже была большая драма. А сейчас ей предоставили реванш.
«ВИЧ помог мне переосмыслить свою жизнь»
«Еще в советские времена в одной из газет вышла статья «Кто в доме хозяин». В ней описывалось, как отец убил мою маму. Когда это случилось, меня не было дома. Мне на тот момент было 18 лет, и с того момента пошел надлом. Я стала крутить «шарик-малик» — такой лохотрон на базаре.
Потом познакомилась со своим первым мужем гражданским. Его посадили, а я осталась беременная. Родила и подсела на наркотики. Благо, что дочка искусственница была. На ребенке это не отразилось. Потом началось — то сяду, то выйду. В общей сложности у меня 14 лет получилось, шесть ходок было. Сажали за хранение, употребление. На последнем сроке узнала о своем положительном ВИЧ-статусе. Хотя я всегда была аккуратна, кололась только своими шприцами.
ВИЧ помог мне переосмыслить свою жизнь. Я поняла, что дальше так жить не хочу.
На последнем сроке поначалу я была такой страшной нарушительницей, с полицией вообще не могла разговаривать. Меня сразу из автозака закрыли в ШИЗО, одиночную камеру. Думала, все, я там останусь. А потом с дочкой созвонились, и она мне говорит: «Мама, что ты думаешь делать, когда освободишься? Опять начнешь употреблять свое говно?» И вот именно тогда у меня что-то щелкнуло в голове, я сказала: «Нет, я выйду раньше».
Я пошла к начальнику учреждения и попросила взять меня на хоздвор. Так я стала строителем. В жизни не знала, как держать мастерок в руках, а научилась заливать фундамент, белить. Потом стала востребованным плотником. Могу запросто поменять замки железные, работать с болгаркой. Освоила все инструменты, кроме сварки, даже пилорамой научилась пользоваться. Погасила полностью иск, еще дочери деньги отправляла. Прожиточный минимум рос, и росла зарплата. Когда освобождалась, получала 25 тысяч тенге, это за полставки».
«Сейчас у меня даже в мыслях нет что-то употребить. Я проиграла. Играя в этот лохотрон, я сама осталась в проигрыше. Потому что за эти шесть сроков я постоянно все теряла. Меня посадят, и я все теряю. А сейчас боюсь потерять. Общение с дочкой — оно мне очень дорого, и мой законный супруг — мы полная гармония друг с другом. Мы познакомились с ним здесь же, в «Реванше». Он так и сказал, что пришел за невестой. Мы ничего не делаем друг без друга, где он, там и я. Хочу сберечь все, что у меня есть, сделать что-то хорошее для дочери и для таких же, как я сама».
С какими проблемами на свободе сталкиваются бывшие заключенные
«В Казахстане нет как таковой реабилитации для людей, которые недавно вышли из тюрьмы. Ее не то что нет на воле, ее даже там нет.
Хорошо, когда есть родственники, а если нет… Хотя даже они не спасают. Человек отсидел срок и учится заново жить с близкими, потому что за эти годы он изменился.
Что мы предлагаем:
- Перед освобождением нужно, чтобы с ребятами работали психологи, но не в погонах, а те, которым можно было бы доверять. Чтобы они объясняли, с какими трудностями можно столкнуться на воле, давали дополнительную информацию, куда можно обратиться.
- Еще юристы нужны. Чтобы еще там, в учреждении, они начинали работать по кредитным историям, оплатам, которые должны погасить осужденные. Не то что пришли перед освобождением, один раз увиделись, и все. А чтобы была именно разъяснительная беседа.
- По освобождении первое — это жилье. Если взять нас, то я даже согласна без зарплаты помогать, главное, чтобы было где принять, кормежка. Мы и сейчас принимаем девчат, но у нас же нет питания. Мы на самообеспечении, нам какие-то волонтерские организации помогают, где-то из своего кармана берем, но это нестабильно. А если бы у нас был госсоцзаказ и государство оказывало бы нам поддержку, то нам было бы проще.
- Прописка. У нас такое количество людей собралось, которым она необходима. Без прописки никуда: не прикрепишься к поликлинике, не устроишься на работу, не встанешь на учет в центре занятости. Чтобы облегчить эту процедуру, можно прописывать в одном месте.
- Потом еще такая тягомотина — из учреждения слишком долго идут удостоверения личности. Еще ладно, если из Алматы. А если человек освободился из Шымкента, то по полгода идут, а некоторые даже теряются. Хотелось бы, чтобы ускорился этот процесс.
- Питание. Первые полтора месяца на свободе — самые сложные. Все на тебя давит. Пока человек не получит удостоверение, он не может трудоустроиться. А кушать что-то нужно. Было бы хорошо, если бы выдавали талончики на питание в какой-нибудь столовой. Взял маленькую порцию завтрака, обеда, и так хотя бы в течение месяца.
- Трудоустройство. Как только человек говорит, что судим, ему тут же пишут, извините, вы нам не подходите. У нас есть сотрудница, которую даже не взяли полы мыть, потому что у нее судимость. Сразу же клеймо ставят. Нужны госпредприятия именно для трудоустройства бывших осужденных».
По словам Кристины, фонд «Реванш» (а он существует уже пять лет) вполне способен решить все вышеуказанные проблемы. Но ему нужна поддержка государства.
«Руководитель нашего фонда Елена Билоконь уже не первый год бьется, чтобы нам дали конфискат, где мы сможем оказывать услуги по принципу одного окна. Пусть он будет наполовину разрушенный, мы уже своими силами его восстановим, будем привлекать доноров. Но нам пока отказывают. А что делать ребятам, которые сегодня вышли на волю? Другие кризисные центры им не подходят, там специфика не та.
У нас нет гос- или соцзаказов, нам их не дают. Они постоянно проходят мимо нас.
Фонд постоянно переезжает с места на место опять же по причине того, что находится на самообеспечении. Если бы государство нам выделило территорию, то мы могли бы также открыть социальные цеха — швейные, СТО, что-то по дереву. Ведь много девчонок освобождается, которые умеют прекрасно шить!
Моя мечта — чтобы у нас был такой реабилитационный центр. Я бы назвала его «Дом счастья», где могли бы получить временно еду, крышу над головой, сделать документы. Если это женщина с ребенком, то наши волонтеры бы присматривали за ним, пока она на работе. Но для всего этого, еще раз подчеркну, нам требуется поддержка государства.
Нужно сделать так, чтобы человек, когда освобождался, понимал, что он кому-то нужен. Мы, когда в колонию приезжаем, говорим, вы не одни, вы нужны нам».
— А вы задавали себе вопрос, почему лично вы этим занимаетесь?
— Когда меня спрашивают об этом сами заключенные, я отвечаю, что не преследую никаких своих целей. Главное, чтобы они поняли, что можно жить по-другому. А еще я говорю, что у меня слишком было много грехов и таким образом я хочу загладить свою вину перед Господом.
