Казус под Новый год

Дело в том, что сколько Кетино себя помнила, всегда у нее перед глазами мелькала тетя Цицо, бодрая одинокая пенсионерка, знающая всех и вся в их убане, городе и даже на планете в целом. Цицо была подругой матери Кетино и соседкой по лестничной площадке одновременно. И не было дня, чтоб она не сидела у них на кухне часа три, а то и больше, смакуя кофе и рассказывая последний выпуск уличных новостей, приправляя их новостями из политики.

Потом мама умерла, а Цицо осталась бессменно на кухне. Приходила к Кетино к 10 часам и уходила поздно вечером. Приносила с собой символическое пеламуши или татара (блюда из виноградного сока — здесь и далее примеч. ред.), кулек семечек, привычно занимала свое место на угловом диванчике как раз напротив телевизора, вооружалась пультом и начинала комментировать поочередно новости.

Потом на кухне появлялся заспанный Бадри, муж Кетино, говорил свое неизменное, утреннее:

— Ва, Цицо, ты уже здесь? Аба, что у нас есть покушать?

Кетино, уже выпроводившая детей в институт, привычно накладывала на поднос «легкий» завтрак для супруга и отправляла его в зал, к другому телевизору для лучшего пищеварения. Сама же начинала готовить три вида обеда по числу претенциозных едоков. А это еще та нескончаемая возня и карусель между раковиной и плитой.

Цицо, надо отдать ей должное, иногда включалась в эту резательно-очистительную кутерьму и проворачивала нужное на мясорубке или крошила чеснок на еле различимые частички. Словом, Цицо была такой же непреложной частью кухни Кетино, как и привычная соковыжималка в углу под пеналом.

Все было хорошо, если бы не одно слабое звено. Цицо не только резала петрушку или щелкала семечки перед телевизором, но и активно вмешивалась во все происходящее вокруг.

— Кетино, так чашушули (мясное блюдо) никто не делает! Вот моя бабушка Макрина туда добавляла на кончике ножа реган.

— Бадри его не любит, потому и не кладу.

— А ты ему не говори. Сам не заметит. Он дальше своего футбола вообще ничего не замечает.

Дальше следовала пространная лекция про бабушку Макрину и ее гастрономические изыски.

Потом возникал неожиданно другой пассаж.

— Кетино, ты опять надела эту короткую юбку?

— Да я же дома.

— Дома тоже надо быть в приличном виде. А эта юбка очень вызывающая. Просто бесстыдно выглядит на тебе. Где это видано замужней женщине носить юбку, еле прикрывающую колена? Куда катится мир?

— Да ничего страшного в этом нет. Даже моя свекровь видела и ничего не сказала.

— Это она тебя расстраивать не хотела. А я человек прямой, все в лицо говорю. Я не то, что некоторые, которые за спиной одно, а в лицо другое.

Или вдруг возникала такая тема:

— Что-то твой Тамаз мне не нравится. Бледный очень… — опубликовывает Цицо новое заявление, обещающее впереди богатое обсуждение.

— Занимается много, — вздыхает Кетино, заправляя лобио. — Мой бедный мальчик. Одни глаза остались.

— Вот это все вы, матери, виноваты. Балуете сыновей, и в итоге поколение наркоманов, наглых, избалованных маменькиных сынков! — голос Цицо набирает обороты.

— Мой мальчик не наркоман! — оправдывается Кетино.

— Пока не наркоман! — Цицо делает особое ударение на первом слове. — Ты все-таки проследи, с кем он общается.

— Да я всех его друзей знаю. Хорошие мальчики из приличных семей.

— Э, Кетино! Не слушаешь ты мои советы. Вот я говорила Нино, которая на остановке яблоки и вязанные носки продает, что ей муж изменяет. Не послушала меня. А у меня глаз-алмаз. Теперь одна торгует, без этого прилипалы. Некому сумки таскать.

Кетино пыталась перевести разговор на что-то более нейтральное, но вскоре все повторялось по новой.

Короче говоря, Цицо была как тот чемодан без ручки, трудно нести, но жалко бросить. Потому что Кетино с молоком матери впитала золотое слово «хатри» – уважение ко всем окружающим. Как сказать Цицо, старой, больной женщине с вечно ноющими суставами и периодически подскакивающим давлением, что она надоела хуже горькой редьки со своими непрошеными советами. Правильно, никак. Просто жить дальше под лейтмотив лишней раздражающей информации.

И вот в один из последних дней уходящего года вдруг разразился скандал. Цицо сидела на своем почетном месте, попивала кофе, закусывала семечками, дабы достичь полного релакса. И вдруг зачем-то полезла в свою не первой молодости баулообразную сумку, с которой было связано несколько колоритных историй, рассказываемых Цицо по стопятому кругу.

— Ааааа!!! Украли!!!

— Что украли? — подскочила Кетино. Ложка полетела в кастрюлю, обдавая присутствующих фонтанчиком борщевой жижи. Но на это никто не обратил внимания.

— Кошелек украли!.. — выдохнула Цицо, нервно перерывая сумку.

— Надо все вытащить и посмотреть основательно.

— Да что я своего кошелька не увижу. Такой гладкий, сам в руку ложился. Тридцать лари было. Двадцатка и десятка. Аааа! Что я буду делать???

Кетино полезла под стол и под диванчик. Выгрузила оттуда старые кастрюли, которые давно собиралась выбросить, но все откладывала на потом. Даже заглянула под оттопыривающийся кусок линолиума. Кошелька нигде не было.

Цицо причитала и стонала:

— Ааа! Укралииии! Я на эти тридцать лари собиралась к Новому году сыра купить про запас. Потом орехи мне обещали по хорошей цене. Просто грех не взять. И что я буду делать??? — потом слезы как-то самоиспарились. — Это подруга твоя, Тина, прихватила. Рядом с моей сумкой сидела. И глаза у нее бегающие. А бегающие глаза — признак нечистой совести. Уж я точно знаю.

— Тина моя подруга с детского сада. Она не могла взять, — защищала Кетино, заглядывая в самые труднодоступные углы кухни, заставленные всякой всячиной. Злосчастный кошелек нигде не маячил.

— А может Тамаз его по ошибке со своим перепутал? — Цицо выдвинула свою версию.

— Да что вы сегодня такое говорите? — возмутилась Кетино, в глубине души вспоминая всякие жуткие прогнозы про наркотики и распутную молодежь.

Пошла в комнату Тамаза посмотреть, нет ли чего подозрительного.

В догонку неслось.

— Кетино, накапай мне валерьянки. Или скорую вызови. Мне плохо-о-о-о.

Кетино рванулась назад, потянулась на полку за каплями.

Тут на шум прибежал Бадри, теряя тапки.

— Что случилось?!!

— Украли!!! — рыдала Цицо. — Последние деньги украли. На Новый год откладывала.

— Вах, кто эти деньги покушал, я его душу мотал! — разозлился Бадри. — Надо полицию вызвать, пока отпечатки свежие.

Цицо испуганно посмотрела на Бадри.

— А я всю сумку уже перетрусила. Значит, и отпечатки уже все… Замазались.

Кетино протянула ей капли. Потом, услышав про полицию, почему-то затормозила и залпом опрокинула стакан. Пошла искать мобильный, который, как помнила, оставила в прихожей.

В темноте наступила на что-то плоское и мягкое, вскрикнула, включила свет. На полу валялся выпотрошенный кошелек Цицо, а рядом с лужицей рвоты их болонка Хатико. Изо рта у нее торчал уголок десятки.

— Вай, что ты наделала, противная собака! — и попыталась спасти купюру. Но на ладони остался только уголок с частью цифр.

Цицо подскочила, чтобы спасти свои кровные. Увы, уже было поздно…

С этого дня Цицо глобально обиделась на Кетино, которая не умеет воспитывать ни детей, ни собак, и больше к соседке ни ногой. Кетино пыталась компенсировать потерю, но Цицо гордо отказалась.

Так что Новый год Кетино теперь будет встречать без ценных указаний и советов. Привыкает к новой реальности и думает, что Хатико надо купить новый поводок в честь такого случая. Давно пора.